Зимние травы.

Нашла пост новосибирского художника-керамиста Владимира Юделевича о вазах, зимних травах и поэзии. Написано очень проникновенно и живо, поэтому спешу поделиться.

Внимательно вглядись:
Цветы пастушьей сумки
Увидишь под плетнём...

В прежние времена я почти не замечал красоты трав, во всяком случае, пока был молод. Всё деревья, знаете ли, рисовал... Как теперь могу судить, очень плохо. Не способен нарисовать множество веток и листьев так, чтобы из них возникла сложная цельность более высокого порядка тот, кто и одиного листа изобразить не сумеет хотя бы так, как художник Ниггль у Толкиена. А лучше как Сэссю... Японцы, кстати, всегда понимали силу и монументальность трав, способных заполнить двухметровые сёдзи не хуже какого-нибудь кипариса. Сёдзи расписывать мне не пришлось, но для вазовой живописи травы оказались очень подходящим сюжетом. Сгибаясь по ветру и охватывая криволинейную поверхность стеблями и листьями, наши сибирские ковыли и осоки ничуть не менее прекрасны, чем воспетая Сайгё "трава сусуки"...


Да разве только они? Любой сорняк, хоть лопух, хоть репей, и даже злостный мой огородный враг - осот - все они прекрасны своей подлинностью и для внимательного зрителя обладают особой, незаезженной красотой. Рисовать сакуру нам, пожалуй, не стоит, а травы наших полей - другое дело. А почему именно зимние? Пусть это будет элемент моего личного восприятия. Осенний холод и первый мороз, скручивая листья, придают им неповторимую индивидуальнось старческих лиц. Летом все травы несколько имперсональны, как персонажи Пьеро делла Франческо; зато осенью, на пороге увядания, приобретают уникальность, которая, сказать по секрету, присуща всему на свете - каждому мгновению, каждой вещи и каждому человеку, вот только надо быть чем-то больше, чем мы с вами, чтобы уметь этим по-настоящему любоваться.

Честно говоря, для меня любая травинка в этих снежных полях напоминает повесть о трудной человеческой жизни. А если травы это люди, то зимой вся судьба как на ладони, и красоваться больше не перед кем. Зимним травам ни к чему наряд. какого "не носил Давид во всей славе своей". Пусть цвет будет один - коричневый, как на старой фотографии. Техника тоже без ухищрений - каллиграфичное мазковое письмо по сырой эмали, изредка немного кракле, да ещё для изображения метели и снега я применял иногда технику многократной иммерсии, при которой каждое следующее погружение вазы в глазурный раствор немного разрушает предыдущие слои, кроме самого первого, и если соединить быстроту с удачливостью, у вас как бы сами собой смогут получиться свинцовые тучи и летящий снег, и много ещё всего - если повезёт...


Зато при таком аскетическом подходе особую выразительность приобретает не только каждый мазок, каждый поворот кисти, но даже само пустое пространство фона начинает играть, как музыка, которую нельзя слышать, зато можно чувствовать. Трогательны затерянные в снегу хрупкие стебли, бесконечно разнообразны по форме изгибы сухих листьев, а пух осота или лепестки замёрзших цветов - это вообще особая история... .

Но главное, конечно, небо... Что особенно приятно, - его рисунок при этой технике никогда не повторяется. Моей заслуги тут нет: если что-то получилось удачно, это чудо в чистом виде, а если неудачно - тут, напротив, виноватого найти легко.

Пусть холодный ветер перебирает листья трав; движение - необходимое условие успеха росписи. Это одна из немногих вещей, в которых я совершенно уверен. В самом деле, заставить нашего зрителя пробыть наедине с вазой достаточно времени, чтобы он успел её почуствовать, можно только с помощью чего-нибудь сродни тем приёмам, к каким прибегал Леонардо, точно рассчитывавший движение глаза по поверхности картины и заставлявший взгляд зрителей снова и снова возвращаться в композиционный центр. Нечто в этом роде пытался делать и я, только не на плоскости, а на криволинейной поверхности... Хорошо, если хоть что-то из задуманного получилось.

Всё же что-то есть в идее о том, что можно воспринимать вазу не как сосуд большего или меньшего размера, а как маленький мир, замкнутый прозрачной поверхностью, совпадающей с поверхностью вазы, так что каждый может взять его в руки и рассмотреть; но проникнуть внутрь не может никто...

В годы, когда шла работа над серией с зимними травами, было сделано немало ваз; одни получились удачнее, другие слабее. Значительная часть их разошлась кто куда - а те, что пока под рукой, я постараюсь со временем сфотографировать и добавить сюда, так что вскоре должны появиться новые страницы - надо только немного подождать... 

Комментарии